Свободный квест на развитие
Название:Сорок восемь тоскующих Мостов
Описание:О прогульщиках, джазе, море, маяках и несчастных героях
Участник: Генри
Время:По прибытии в Рудрайг
_____________________________________________
Люди зачастую сами не осознают своего могущества. От того и страдают. Они не верят, что их самые сокровенные мечты могут когда-нибудь сбыться, от того и не знают, что делать с привалившим счастьем. А потом тоскуют по упущенным возможностям. Но их тоска даже лучше подходит на роль топлива для чудес. А с любым топливом следует умело и аккуратно обращаться.
Из сборника рассказов Генри Хола
"Бубновый Валет"
Прогулка по узким средневековым улочкам вызывала у меня смешанные чувства. С одной стороны, я ощущал себя как прележный ученик начальной школы, решивший впервые в жизни прогулять уроки. Просто ради любопытства - а ну, какого это, обмануть всех и пойти в парк? Сначала школьнику внутри меня нравилось колющее в груди волнение, он упивался мыслями о собственной крутости и смелости. А ещё свежим осенним воздухом, шуршащей под ногами листвой, озером с парой лебедей и целой толпой черепашек и всем тем великолепием, которое сегодня принадлежало только ему. Но с каждым шагом на сердце спались новые и новые камешки и с противным стуком оседали неподъемным грузом.
Тук. А что, если учительница позвонит маме?
Тук. А что, если я встречу кого-то из маминых знакомых?
Тук. Вдруг меня уже ищут?
Тук. Тук. Тук. Тук…
И вот уже хочется сломя голову нестись на уроки, упасть в ноги учителю, признаться во всем, клятвенно заверить, что впредь такого не повторится и молить, чтобы она ничего не сказала родителям.
С другой стороны, я уже не был ничьим учеником. Даже наоборот, стал учителем. А учителя, как известно, не прогуливают уроки. Они отлучаются по исключительно важным и срочным делам. Я ещё не имел понятия, что за дела ждут меня за каким-то из углов этого чудесного переплетения улиц, но уже точно знал, что откладывать их никак нельзя. Тем более, что с тех пор, как у меня за пазухой оказалась новенькая тень для Черновика, я был абсолютно уверен, что с ним теперь все будет в порядке. Просто так такие чудеса не получаются даже у меня, и если изнанка Наумасси дала сплести этот грешный непостижимый платок, то он обязательно окажется у своего владельца. Рано или поздно, так или иначе.
Я до поздней ночи бродил по мозаичным тротуарам, периодически захаживая то в одну забегаловку, то в другую, слушал сплетни, знакомился с особенностями местной кухни, курил и совершенно бессовестно наслаждался жизнью. Когда коктейль из блаженной ленности и смутного предчувствия чего-то невероятного только начал приедаться, а на смену ему уже вот-вот собиралась прийти откровенная скука, ноги наконец вывели меня на совершенно невероятную аллею, плавно перетекающую не то в парк, не то во летний сад. Запахи свежей листвы, фруктовых соцветий и недавнего дождя мешались друг с другом и кружили голову. Каждый следующий шаг давались все легче, мне даже показалось, что скоро придётся мне искать пт дороге камни по тяжелее и набивать ими карманы, чтобы не взлететь к небесам. Даже незамысловатый процесс дыхания превратился в сплошное удовольствие, будто дышал я сейчас не ночным летним воздухом, а каким-нибудь дурманом.
Не знаю, сколько я гулял по этому прекрасному парку - чувство времени суетливо собрало вещи и покинуло меня, строго-настрого наказав не скучать в его отсутствие. Я и не собирался. Тем более, что в какой-то момент к головокружительной симфонии запахов добавился ещё один - терпкий аромат морской воды. Ноги сами, почти без моего участия, перешли сначала на быстрый шаг, а потом чуть ли ни на самый настоящий бег. Тело почти не замечало взрослый нагрузки. Я бежал легко и весело, как в детстве, и вскоре оказался на каме пляже.
Ласковые, но не по-летнему холодные волны прибоя едва касались ступней. Солёные брызги щекотали лицо, а глаза радовала уходящая в вечность дорожка полной луны. Я был не один на берегу, но в коем-то веке этот факт меня радовал, а не огорчал. В паре десятков метров от меня, на импровизированном пьедестале из горстки камней, стоял немолодой мужчина в сером клетчатом костюме и с длинными каштановыми волосами. В руках он держал серебристого цвета саксофон, из которого лилась чарующая джазовая мелодия. Мужчина играл с упоением, будто бы был на сцене перед тысячной аудиторией, хотя на самом деле музыка предназначалась всего одному слушателю. Не мне, конечно, и даже не полной луне, она-то, поди, слышала эту мелодию не один миллион раз. Музыка предназначалась морю. А ещё, она отдалённо напоминала одну из моих любимых песен - "Fly me to the Moon" в исполнении Франка Синатры.
По-хорошему, стоило бы тихонько извиниться за вторжение и незаметно свалить куда-нибудь в менее интимную обстановку, но все складывалось так хорошо, что я просто не смог и дальше оставаться джентльменом. Вместо этого я бесцеремонно убегая прямо на камни, закрыл глаза и стал прокручивать в голове слова песни, пытаясь подстроиться под саксофон.
"Fill my heart with song
And let me sing for ever more
You are all I long for,
All I worship and adore
In other words, please be true
In other words, I love you"
-Все хорошо? Вам не стоит здесь спать.
Кажется, я не заметил, как задремал, и теперь гениальному саксофонисту пришлось прервать выступление и идти проверять, как дела у безбилетного зрителя.
-Да, простите. День был долгим, а ваша музыка так хороша, что меня разморило. Не стоит вызывать стражу, я скоро сам уйду.
-Что вы! - рассмеялся мужчина - я вовсе не о том. Просто на Этой Стороне действительно опасно спать.
-Это правда такое страшное место, что тут нельзя спать?
-Нет, на самом деле, совсем не страшное. Даже наоборот. Скорее люди с Той Стороны не приспособлены долго здесь находиться. Обычно несколько часов - край.
-Стоп, - я наконец начал понимать, что происходит, - Так мы с вами на Изнанке? Рудрайг что, граничный город?
-Ну, вероятно, можно сказать и так.
От удивления я громко рассмеялся. Подумай только! Давно города так не морочили мне голову!
-А я и не заметил! Ну дела!
-Со всеми бывает. Особенно здесь. А море тут только вчера появилось и в любой момент может исчезнуть. Мне и самому не часто удается его застать, так что любуйтесь на здоровье.
- Как это появилось только вчера? И куда оно может деться? Это же море.
Я озадаченно хлопал глазами несколько секунд к ряду, пока музыкант с видом бывалого университетского преподавателя, которому в сотый раз приходится объяснять очевидные вещи, наконец не заговорил:
-Это Зыбкое море. Оно существует только на Этой Стороне Рудрайга и называется так потому, что постоянно меняет свое положение как заблагорассудится. Почти невозможно угадать, где и когда оно появится в следующий раз, зато застать море считается тут величайшей удачей.
-Страсти какие…
-Думаю нам стоит познакомиться. Меня Симон зовут.
-Вы совершенно правы. Генри. Очень рад знакомству.
Мы замолчали. Мужчина бережно упаковал музыкальный инструмент в чехол и уселся на камни рядом. Я достал две самокрутки, одну с удовольствием закурил, другой угостил этого гениального джазмена.
-Смотрите! - Симон восторженно ткнул пальцем в сторону моря.
Привлекать моё внимание не требовалось, я при всем желании не смог бы оторвать глаз от зрелища, которое им предстало: необъятный морской простор таял на глазах. Рассеивался подобно туману, оставляя за собой только смутные воспоминания, да вкус соли на губах. Всё, на что меня хватило это восторженно открыть рот.
-Пожалуй, мне пора. Если хотите, я покажу вам самый верный путь с Этой Стороны.
Я поднял глаза на Симона. Передо мной стоял уже не настоящий человек, а полупрозрачный призрак. Тень прекрасного артиста.
-Так происходит со всеми, кто задерживается здесь? - спросил я, поднимаясь на ноги. На месте моря теперь находились улицы города, состоящие из двух- трехэтажных домов с остроконечными черепичными крышами. Взгляд зацепился за одну из табличек. "Улица Острых Козырьков".
-Почти. Некоторых Эта Сторона принимает. Такие счастливчики могут прожить здесь безвылазно хоть всю жизнь.
-А если промедлить? Засмотреться по сторонам? Тогда полностью растворишься?
-Нет, не полностью. Такие бедняги зовутся незваными тенями. Они безобидны, бесцельно бродят по городу, утратив материальность и разум заодно. Удручающее зрелище, если честно.
-И куда потом деваются? Такими темпами этих теней должно скопиться больше, чем реальных жителей.
-От них избавляются, - лаконично ответил Симон. Он не стал уточнять, как именно следует избавляться от незваных теней, было видно, что тема ему неприятна. Но оно и не нужно. Принцип этого действа я и сам прекрасно понимал.
Спустя десять минут пути я заметил на горизонте холодное, пронзительно-синее зарево.
-Видите тот свет? Это свет маяка. Его видят те, кто заблудился на чужой стороне реальности. Чтобы вернуться домой надо просто добраться до него и постучать в дверь. Его смотритель - Тони Куртейн - отличный парень. И почти безвылазно торчит на рабочем месте, хотя от него этого не требуется. Так что вам в любом случае откроют и проведут к другой двери. Домой.
Мы стремительно приближались к омерзительно яркому свету маяка. Чем ближе мы оказывались, тем больше мне хотелось развернуться и бежать как можно дальше, лишь бы не видеть режущий глаз ультрамарин. Сам маяк оказался именно таким, каким я его себе и представлял. Высокая каменная башня, даже стоял он почти на скале. Ко входу вела узкая, но ухоженная дорожка. Вот только свет его горел не наверху башни, его излучало все строение целиком.
Симон решительно подошёл к двери, пока я недовольно щурился, и постучал.
Дверь открыл высокий светловолосый мужчина с пронзительными зелёными глазами. Он удивлённо глянул на меня, вежливо поздоровался, а затем перевёл взгляд на музыканта и расплылся в приветливой улыбке.
-Ты сегодня долго. Делаешь успехи, - голос у него оказался низкий и неправдоподобно мягкий. Каждое произнесенное слово было чётким, а интонации выразительными, будто говорил не живой человек, а актёр озвучания. Впрочем, и внешность у смотрителя была вполне голливудской.
-Дело практики, сам же говорил. В последнее время я мотаюсь через твой маяк с завидной регулярностью.
-Ага, - улыбнулся Тони, - И все чаще только в одну сторону. Как и твой спутник.
Пара изумрудных глаз на мгновение остановилась на мне, а затем снова вернулась к Симону. Кажется, эти двое и правда были хорошими приятелями.
-Простите мне мои манеры. Тони, это Генри. Генри, это Тони.
Тони Куртейн оказался мужиком свойским. Несмотря на внушительный рост, смотритель маяка был приветливым, гостеприимным и улыбчивым парнем, хотя в газах то и дело появлялась тень какой-то старой тоски.
Мы выпили по стопке какой-то невероятной настойки (по утверждениям хозяина она была приготовлена на лепестках цветка папоротника) и отправились дальше. Симон хотел поскорее вернуться на Эту Сторону, да и Тони, по всей видимости куда-то собирался.
- Предлагаю заглянуть в какую-нибудь забегаловку по-приличней. После такого концерта я просто обязан угостить вас чем-нибудь.
- Не имею возражений, - с улыбкой согласился симон, - Я бы пропустил по стопочке пряного рома, если вы не против.
- Когда это я выпить отказывался!
Заведение, в которое мы отправились, на моей исторической родине называлось бы баром. Причём этот бар был бы одним из лучших в городе, по крайней мере, в плане атмосферы. Ненавязчивая музыка, тусклый мягкий свет и превосходный интерьер, главной изюминкой которого, несомненно были самые удобные во вселенной плетёные кресла за каждым столиком. Ром, кстати, тут тоже был на высоте.
- Ладно, - сказал я закусывая первую стопку горьким шоколадом, - с теми, кто заблудился на Изнанке мы, будем считать, разобрались. А что происходит с жителя изнанки, заблудившимися у нас?
Симон было помрачнел после моего вопроса, но быстро взял себя в руки.
- С этим все немного сложнее. Людям той стороны можно находиться здесь сколько угодно долго. Они не исчезнут. Но пребывание тут вызывает… некоторый дискомфорт. Помните ту легкость и эйфорию, которую вы почувствовали, когда попали на Ту сторону?
Я кивнул, расплываясь в мечтательной улыбке от воспоминаний о беззаботном счастье, окутавшем меня всего каких-то пару часов назад.
- Ну вот. А теперь представьте себе тоже самое, но наоборот. Как будто все тело наливается свинцом, мысли становятся неповоротливыми, цвета меркнут, а люди вокруг кажутся отвратительными уродами. Вот так они себя чувствуют, люди той стороны.
- Страсть какая, - ужаснулся я, - должно быть Эта Сторона видится им самым отвратительным местом во вселенной.
- Да. Так и есть. А самое главное, то чего делать ни в коем случае нельзя, это спать здесь. Проснувшись, человек с Той Стороны напрочь теряет себя. Он не помнит дома, родных, близких, не имеет понятия о существовании Города-на-Изнанке, а вместо всего этого получает новую жизнь с новыми воспоминаниями, социальными связями и всем, что необходимо нормальному человеку. Даже имуществом обзаводится. Единственное, что остается от дома у него - это та самая тяжесть и отвращение ко всему окружающему. А еще душераздирающая тоска о чем-то, чего и сформулировать не получается.
Сказать, что я был поражен такой страшной судьбой незнакомых мне людей - ничего не сказать. В моем понимании нет ничего хуже, чем потерять себя и всю оставшуюся жизнь жить с тоскливой болью в сердце. Уж лучше просто умереть.
- А смешно то, что без таких бедняг тот мир не может жить, - продолжил Симон, когда мы опрокинули еще по рюмке, - И приходится искать добровольцев, которые согласятся отправиться сюда на восемь лет, пока Граничная Полиция не заберет их обратно.
- Их тоска как-то помогает городу? - догадался я.
- Как-то помогает. Тони рассказывал мне что-то о том, что материя Той Стороны слишком зыбкая и непостоянная. А такая сильная тоска о чем-то забытом, чем-то родном близком, но совершенно недостижимом прочно привязывает Изнаку к Рудрайгу.
- Но их же должно быть довольно много, этих несчастных добровольцев.
- На мой взгляд - даже чересчур. Ровно четыре дюжины.
- Сорок восемь героев, готовых пожертвовать довольно большим кусочком своей единственной и неповторимой жизни ради общего блага? Или романтичных безумцев, ищущих приключений? Или дело в каком-то вознаграждении?
Симон неопределенно пожал плечами.
- У всех по-разному бывает. Кому-то и правда не сидится на месте, а кто-то идет сюда за вдохновением или бесценным жизненным опытом. Кто-то от отчаяния или горя. Во всяком случае, за такого рода службу и правда полагается неплохое вознаграждение, почетная пенсия и всеобщая любовь соотечественником. Это же и есть официальная государственная служба. А добровольцы проходят строгий отбор и прошедшие называются Мостами.
- Сорок восемь тоскующих мостов… поэтично.
На этом мы прекратили обсуждение нюансов бытия в граничном городе и начали новый разговор. О поэзии, о музыке, о море и других, гораздо более приятных вещах.
Вечер закончился легко, непринужденно и на довольно позитивной ноте. Мы с Симоном наконец перешли на ты и договорились в недалеком будущем повторить вечер. Кажется у нас с гениальным джазменом были все шансы стать если не друзьями, то уж добрыми приятелями точно.
В моей комнате на втором этаже таверны царил мрак. Я не стал включать свет, чтобы не тревожить спящего на подоконнике Нёхалара в облике черного кота. Сейчас я ему даже немного завидовал - спать хотелось зверски. Впрочем, прогулка хоть и выдалась выматывающая, но на редкость продуктивная и приятная.
Бытие мне омрачали только… нет, не мысли - едва ощутимый росток, намёк на будущие тяжёлые думы. Рассказ о Мостах, кажется, произвёл на меня куда большее впечатление, чем мне бы самому хотелось.
В общем, спать я ложился с лёгкой ни то от рома, ни то от встречи с морем головой, заметно потяжелевшим с утра камнем на сердце и робкой надеждой на продолжительный сон без сновидений.
Но надежда себя не оправдала.
Сон, душный, тяжелый и гнетущий, как летние грозовые тучи, навалилось на меня ещё до того, как голова коснулась подушки. В этом сне я был ни то сторонним наблюдателем, ни то рассказчиком, повторяющим историю из первых уст.
Вокруг было темно. За окном уже давно настала глубокая ночь, на улице не горит ни единого фонаря, а по квартире гуляет холодный ветер, проникают через распахнутые окна. Худой и высокий мужчина в одних только белых льняных шортах, чуть ниже колена, с длинными тёмными волосами ниже плеч и трехнедельной щетиной, будто бы сошедший с храмовых фресок, стоял напротив мольберта, держа в руках кисть и палитру. Он настороженно, будто бы с опаской смотрел холст, будто бы видел что-то в кромешной темноте. Хотя он-то может и видел. Я почему-то знал, что рисовать в темноте, вслепую, для него не просто норма - единственное лекарство. Не от банального творческого кризиса, такой ерундой он, слава Бездне, никогда не страдал. Напротив, его картины выставлялись сейчас в шести галереях, в разных странах мира и на ура продавались в коллекции умеренно богатых ценителей. Темнота была лекарством от нестерпимой тупой тонущей боли в животе, все чаще переходящей в острую фазу. Мужчина давно живет с этой болью, лет шесть как. По началу пытался лечиться, ходил по врачам, в тайне боясь услышать страшный диагноз. Хотя головой понимал, что лучше чтоб хоть какой-то диагноз был. В конце концов, многие болезни лечатся. Если не магией Эфлойкиля, то технологиями Йонтэля. Однако, что врачи, что лекари в один голос твердили, что он совершенно здоров, а все симптомы - ерунда. Фантазия. Нервное, как говорят в таких случаях. Очень глупое объяснение, не объясняющее совершенно ничего.
Таблетки не помогали, хотя обезболивающее и позволяло уснуть. Боль при этом оставалась всегда с ним, никуда не уходила. Мужчина пробовал пить. Точнее, методично принимать алкоголь как лекарство, стараясь подобрать оптимальную дозировку. Сначала это помогало, боль действительно уходила и возвращалась только с похмельем. Но совсем скоро и эта панацея перестала работать.
Забыть о боли помогала только работа. Самозабвенная и всепоглощающая. На её фоне острые спазмы в животе блекли и уходила на задний план. Почти не мешали. Так продолжалось до тех пор, пока мужчина не прочитал о художнике из Цикадриума. Будучи почти полностью слепым, он рисовал свои картины почти вплотную к холсту, едва ли не на ощупь. Мужчина долго рассматривал его рисунки в каталоге, ясно ощущая, как волосы на всем теле становятся дыбом. При этом дело было не в том, что работы хороши. Мало ли хороших работ. Тем более, что с глянцевых страниц каталога мало что может действительно впечатлить. Просто в них, где-то на заднем фоне, между строк, исходя из одного только контекста просматривалась Тьма. Глубокая, непостижимая, пугающая, но такая желанная. Мужчина всем сердцем желал погрузиться в неё. Не ради качества своих работ. Этого добра хватало. Ради себя. Он чётко понимал, что густой мрак не станет его отторгать. Примет в ласковые объятия.
С тех пор он работал только в темноте. Днём плотно закрывал окна ставнями и завешивал непроницаемыми шторами. Открывал их только ночью, чтобы проветрить квартиру. Даже на улицу перестал выходить, благо денег, на оплату курьеров, по графику приносивших все необходимое хватало. Забыл он и о лекарствах. Боли во тьме не было. Ему даже стало казаться, что свет ни то обостряет, ни то сам по себе является разновидность боли. Впрочем, это было неважно. Главное, что если свести контакт с беспощадными лучами, становится гораздо проще жить.
Я долго наблюдал за работой художника. Он то делал уверенные мазки, интуитивно подбирая необходимый цвет, то отходил на несколько метров, рассматривая результат. Сам я, как ни пытался, не мог рассмотреть картины. Слишком уж темно тут было. Но я четко понимал, что картина видит меня, даже несмотря на то, что её автор и не догадывается о чужом присутствии.
Так продолжалось до тех пор, пока в окне не показался уже знакомый мне холодный, до отвратительного яркий ультрамариновый свет. Отсюда, из окна квартиры, он казался отблеском яркой неоновой рекламной вывески огромных размеров. Как и в прошлый раз, мне захотелось отвернуться от света Маяка и уйти как можно дальше, лишь бы не видеть его. Хозяин квартиры тоже заметил синее сияние. Он поморщился и сделал шаг, чтобы задернуть шторы, но в следующее мгновение его - нас обоих - захлестнула волна острой нестерпимой боли внизу живота.
Художник повалился на пол, а я открыл глаза в своей комнате в таверне. В лицо мне из окна все ещё бил нещадный свет далёкого Маяка.
Конец квеста
Отредактировано Генри (03.02.2022 13:00)
- Подпись автора
Я в ВК
Анкета
Финансово-техническая тема персонажа
_____________________